– Когда мы в следующий раз будем обедать, не крась губы, – попросил он. – Мне ты больше нравишься без косметики.
Кофе горчил. Я положила в него четыре кусочка сахара. Мы вышли из ресторана и пошли в кино. Перед сеансом он купил мне коробку шоколадных конфет, перевязанную ленточкой.
В кино я немного поплакала, потому что фильм оказался довольно грустным – история парня, оставившего свою девушку, так как ему надо было идти на войну. Он усмехнулся, увидев мои слёзы, и шёпотом предложил уйти из зала. Пробираясь передо мной по тёмному проходу, он взял меня за руку, а в вестибюле вытер мне слёзы и велел улыбнуться.
Когда мы возвращались домой, солнце ещё не село. Но дальние холмы уже заволокла синеватая дымка, а деревья у подножия холмов тонули в сиреневом тумане. Крестьяне собирали на лугах сено, а ребята валялись на только что поставленных копнах, грызли яблоки и швыряли друг в друга огрызки. Запах свежего сена, пряный и кружащий голову, заполнил машину.
Женщина в высоких сапогах вела домой коров на вечернюю дойку. Мы притормозили, чтобы дать ей перейти дорогу; и в этот момент я поймала брошенный им на меня взгляд. Мы улыбнулись друг другу, он снял одну руку с рулевого колеса и опустил её на складку моего голубого платья. Там её уже поджидала моя рука. Наши пальцы переплелись, всю оставшуюся дорогу мы так и ехали, отрываясь друг от друга только на крутых поворотах. Его рука, узкая и тонкая, была очень нежной. Волосы на ней не росли.
– Ты самая чудесная девушка, которую я когда-либо встречал, – произнёс он.
Больше он ничего не сказал, да и это было произнесено шёпотом. Много времени спустя, лёжа в кровати монастырской школы, я пыталась вспомнить, на самом деле он это сказал или же я всё это вообразила.
Когда я выходила из машины, он погладил меня по руке. Я поблагодарила его за чудесный день и взяла свои покупки с заднего сиденья. Он вздохнул, как будто хотел ещё что-то сказать, но тут к автомобилю подошла Бэйба, и он отстранился от меня.
Моя душа ликовала, очарованная тем, что до сих пор мне не приходилось испытывать. Это был самый счастливый день во всей моей жизни.
– До свидания, мистер Джентльмен, – попрощалась с ним я через окно машины.
В его улыбке было какое-то странное выражение, как будто он хотел сказать мне: «Не уходи». Но он не сказал этого, мой новый бог с лицом, словно вырезанным из белого мрамора, и глазами, заставлявшими меня жалеть каждую женщину, которая в них не смотрела.
– О чём это ты грезишь? – спросила Бэйба, а я, не ответив ей, вошла в дом.
– Я купила тебе подарок, – сказала я, но в моём сознании продолжало звучать: «Ты самая чудесная девушка, которую я когда-либо встречал». Это было подобно обладанию драгоценным камнем, и мне достаточно было только мысленно произнести эти слова, чтобы ощутить его, голубой, драгоценный, очаровательный… моя бессмертная, бессмертная песня.
Глава восьмая
Последний взгляд на свой родной дом я бросила сквозь струю дождя. Мы проехали рядом с калиткой, ведущей к нему, в автомобиле мистера Бреннана, а по полю перед домом гарцевала одинокая белая лошадь.
– До свидания, дом, – сказала я, протирая запотевшее автомобильное стекло, чтобы в последний раз взглянуть на поржавевшую металлическую калитку и аллею склонившихся под дождём деревьев.
Мой носовой платок промок от слёз. Я проплакала всё утро. Плакала, прощаясь с Хикки, с Молли, с Мэйзи у гостиницы; Бэйба плакала вместе со мной. Хотя мы с Бэйбой не разговаривали.
В машине между нами сидела Марта, а мы смотрели каждая в свою сторону, хотя и смотреть-то особенно было не на что – изогнутые под постоянными ветрами живые изгороди, грустные холмы и мокрые куры, сидящие, нахохлившись, на заборах.
Мой отец, устроившись на переднем сиденье, разговаривал с мистером Бреннаном.
– А у вас неплохой автомобиль, сэр. Сколько он расходует горючего? – спросил он.
Он называл мистера Бреннана «док» и закурил одновременно две сигареты. Одну из них он протянул мистеру Бреннану.
– Прошу вас, док.
Мистер Бреннан невнятно поблагодарил его. К отцу по имени он старался не обращаться.
Марта назло ему закурила сигарету самостоятельно. На отца впечатления это не произвело. Он не обращал внимания на женщин.
Я забеспокоилась, не забыла ли я что-нибудь, и перебрала содержимое своей сумки. Мне хотелось удостовериться, что я захватила все мелочи и что на всём моём белье есть бирки с моей фамилией. У Бэйбы были бирки с напечатанной её фамилией, сделанные в Дублине, а я написала свою на полосках белой ленточки и пришила её ко всем своим вещам. Шить я ненавидела, так что большую часть этой работы пришлось проделать Молли, а я подарила ей за это два маминых платья. В моём дорожном саквояже лежали пирог и две баночки с мёдом, которые мне дала на дорогу миссис Туохи, а подаренная Джеком Холландом перьевая авторучка красовалась в нагрудном кармане форменного платья. В саквояже лежал ещё и кукольный чайный сервиз. Все его маленькие чашки и блюдца были завернуты в отдельные бумажные салфетки, а чайничек и сахарница обложены соломкой. Эту соломку я извлекла из нижнего ряда той коробки конфет, которую мне подарил мистер Джентльмен. В нижнем ряду конфет почти не было, и основное пространство заполняла соломка. Я было хотела написать благодарственное письмо па конфетную фабрику, потому что в коробку была вложена бумажка, а на ней напечатано, что покупатель может вернуть конфеты, если они ему не понравятся, но в конце концов я так и не собралась это сделать.
Кукольный чайный сервиз был единственной вещью, которую я взяла с собой из дому. Он всегда мне нравился. Я любила сидеть перед горкой, где он стоял, и смотреть на него; особенно красиво он смотрелся в лучах заходящего солнца. Он был сделан из бледно-голубого фарфора, который выглядел очень нежным и хрупким. Я хочу сказать, более хрупким, чем обычный фарфор. Мама подарила мне его на то Рождество, во время которого я обнаружила, что Деда Мороза не существует. Во всяком случае, накануне Рождества Бэйба сказала мне, что я совершенная дура, если до сих пор верю в Деда Мороза, потому что любой идиот знает, что на самом деле это просто переодетые твои собственные отец или мать. Когда моя мама подарила мне чайный сервиз, я спросила её, можно ли мне поставить его в горку для фарфоровой посуды. Я никогда не играла с игрушками, как другие дети, не ломала и не разбирала их. У меня был пять кукол, и все без единой царапины. Мама часто клала кусочек сахару в одну из маленьких чашек, чтобы сделать мне сюрприз; и каждый раз, когда у меня выпадал зуб, я тоже клала его на ночь в чашку, а утром находила в ней вместо зуба шестипенсовую монету. Мама говорила мне, что эти монетки оставляют феи, которые по ночам танцуют в комнате.
